Законодательство. Лев III не только явился талантливым вождем и энергичным защитником империи против внешних врагов, но и мудрым законодателем. Уже во времена Юстиниана Великого, т. е. в VI веке, латинский язык его кодекса, дигест и институций был для большинства провинций империи малопонятным или даже совсем непонятным языком. В провинциях, особенно на Востоке, старые местные обычаи заменяли официальный закон, что мы уже выше видели на примере Сирийского Законника V века. Выпускаемые на греческом языке новеллы отмечали лишь акты текущего законодательства. Между тем, после того как на протяжении VII века империя последовательно теряла свои восточные провинции, Сирию с Палестиной и Египет, на юге - Северную Африку и на севере - северные области Балканского полуострова, она благодаря этому становилась более "греческой" по языку. Необходимо было дать для общего пользования подданным законник на греческом языке, отражавший на себе изменившиеся со времени Юстиниана Великого условия жизни.
Лев III, прекрасно осознав необходимость такого сборника, поручил дело составления последнего комиссии из выбранных им лиц. Результатом работы комиссии было опубликование от имени "мудрых и благочестивых императоров Льва и Константина" законодательного сборника, под названием Эклоги. Время издания ее точно неизвестно: в то время как западные ученые относят Эклогу к концу правления Льва (739-740 г.), наш византинист В. Г. Васильевский считает более естественным относить ее к началу царствования, а именно к 726 году. Недавно было высказано даже сомнение, можно ли вообще относить Эклогу ко времени Льва III и Константина V. В настоящее время большинство исследователей вопроса считают, что дата публикации Эклоги - март 726 года.
Заглавие Эклоги, что в переводе значит "выборка", "извлечение", дает понятие о ее источниках; оно таково: "Сокращенное извлечение законов, учиненное Львом и Константином, мудрыми и благочестивыми царями, из институций, дигест, кодекса, новелл Великого Юстиниана и их исправление в смысле большего человеколюбия" (по-гречески eiV to jilanJrwpoteron) или, как переводят другие, "в смысле улучшения ". В предисловии к Эклоге определенно говорится, что законы, изданные предшествующими императорами, были написаны во многих книгах, и что смысл их для одних является трудно понимаемым, для других совершенно непонятным, особенно для тех, кто не живет в богохранимом императорском граде. Под многими книгами, о которых говорит Эклога, надо разуметь заступившие место Юстиниановых законных книг их греческие переводы и различные комментарии, вытеснившие употребление самих латинских подлинников. Находилось очень немного лиц, которые могли понимать эти греческие переводы и толкования; вследствие же многочисленности книг и разнообразия и противоречивости излагавшихся в них мнений, в гражданском праве Византии происходила значительная путаница. Лев III задался целью помочь делу. Идеей правды и справедливости проникнуты положения Эклоги, высказанные в ее предисловии: судьи должны "воздерживаться от всяких человеческих страстей, но от здравого помысла произносить решения истинной справедливости, не презирать нищего и не оставлять без обличения сильного, неправду деющего... Справедливо воздерживаться от всякого дароимания". Наконец, все служащие по судебным делам должны были получать определенное жалованье из императорского "благочестивого казначейства, с тем, чтобы они уже ничего не брали с какого бы то ни было лица, судимого у них, дабы не исполнилось на нас глаголемое пророком: 'Продаша на сребре праведнаго' (Амос 2, 6), и чтобы мы не навлекли на себя гнева Божия, сделавшись преступниками его заповедей".
Содержание самой Эклоги, разделявшейся на 18 титулов, касается главным образом гражданского права и лишь сравнительно немного права уголовного. В ней идет речь о браке, обручении, о приданом, о завещаниях и о наследстве без завещания, об опеке, об отпущении рабов на свободу, о разного рода обязательствах (о продаже, покупке, найме и т. п.), о свидетелях; один титул содержит главу уголовного права о наказаниях.
Эклога во многом отступала от Юстинианова права и иногда даже противоречила ему, так как приняла в себя решения обычного права и судебной практики, существовавших параллельно с официальным законодательством Юстиниана. Сравнительно с последним ним Эклога во многом представляет значительный шаг вперед; например, во взгляде на брак можно отметить проведение более высоких, христианских начал. Глава о наказаниях изобилует телесными членовредительскими наказаниями, например, отсечение руки, урезание языка, ослепление, отрезание носа. Но последнее обстоятельство не дает нам права считать Эклогу варварским законом, так как в большинстве случаев эти наказания заступили место смертной казни. В этом смысле исаврийские императоры могли с полным основанием заявлять "о большем человеколюбии" своего законодательства. Не надо забывать и того, что Эклога угрожает одинаковыми наказаниями знатным и простым, богатым и бедным, тогда как Юстинианово право, нередко без достаточного основания, налагает на них различные наказания. Внешней особенностью Эклоги является обилие ссылок на Священное Писание для подтверждения того или другого юридического положения. "Дух римского права, - по словам историка, - преобразился в религиозной атмосфере христианства". На протяжении VIII и IX веков, вплоть до вступления на престол Македонской династии (867 г.), Эклога служила руководством при юридическом преподавании вместо прежних институций и подвергалась неоднократно ученой переработке. Нам известны, например, Частная Эклога (Ecloga privata), Частная распространенная Эклога (Ecloga privata aucta). Когда со вступлением на престол Василия Македонянина произошел поворот в пользу Юстиниановых законов, то узаконения императоров-исаврийцев были официально объявлены несообразностями (дословно "болтовней"), противоречащими божественному догмату и разрушающими спасительные законы. Тем не менее, государи Македонской династии заимствовали из осужденного ими же законника многие статьи и внесли их в свои законники. Этого мало: сама Эклога подверглась еще новой переработке.
Интересно, что Эклога Льва и Константина вошла позднее в состав судебных книг православной церкви, и в частности русской. Так, она находится в печатной русской Кормчей книге под заглавием: "Леона, царя премудрого, и Константина верной царю главизны" (т. e. главы). Есть и другие следы влияния Эклоги на древние памятники славянского законодательства.
Конечно, нельзя рассматривать Эклогу как "в высшей степени смелое нововведение", что утверждает греческий византинист Папарригопуло, ярый поклонник императоров Исаврийского дома. По его словам, "теперь, когда принципы составителей Эклоги приняты гражданским законодательством наиболее передовых наций, пришел, наконец, час воздать почтение гению этих людей, которые тысячу лет тому назад боролись для того, чтобы освятить доктрины, только в наши дни восторжествовавшие". Само собой разумеется, в подобных фразах надо видеть лишь слова увлеченного эллинского патриота. Но мы можем признать важное значение за Эклогой в том, что с ее появлением начинается новый период в истории греко-римского или византийского права, тянувшийся до вступления на престол Македонской династии, т. е. до эпохи реставрации Юстинианова права. Лев III своей Эклогой пошел на встречу требованиям жизни и времени.
К исаврийской династии, а именно ко времени Льва III, большая часть ученых относит еще три небольших законодательных памятника, а именно: Земледельческий закон, или Крестьянский устав (nomoV gewrgikoV), Военный закон (nomoV stratiwtikoV) и Морской poдосский закон (nomoS podiwV nautikokoV). Эти три памятника, существующие в многочисленных и отличных друг от друга редакциях, или изводах, следуют в рукописях часто вслед за Эклогой или другими юридическими памятниками. Ни имена их составителей, ни время их издания в рукописях не сообщаются. Поэтому отнесение их к тому или другому времени зависит от оценки их содержания, языка и сравнения с другими однородными памятниками.
Наибольшее значение из вышеназванных трех памятников имеет Земледельческий закон (nomoV gewrgikoV, leges rusticae). Крупнейший авторитет по византийскому праву, немецкий ученый K. Э. Цахариэ фон Лингенталь, менял свою точку зрения по поводу этого документа. Сперва он полагал, что Земледельческий закон является сочинением частного лица, составленным в VIII или в IХ веке. Земледельческий закон, полагал он, является компиляцией, сделанной частью на основе законодательства Юстиниана, частью - на местных обычаях. Позднее он был склонен полагать, что Земледельческий закон является продуктом законодательной деятельности императоров Льва и Константина и что он был опубликован либо непосредственно с Эклогой, либо вскоре после ее появления. Он соглашался с русскими исследователями В. Г. Васильевским и Ф. И. Успенским, которые характеризовали этот документ как земское полицейское уложение, земский полицейский устав, трактующий об обычных проступках в земледельческом быту. Закон главным образом занимается разного рода кражами: леса, полевых и садовых плодов, проступками и недосмотрами пастухов, повреждениями животных и от животных, например, потравой, и т. д. Русский исследователь Б. А. Панченко, который занимался специально этим документом, называл Земледельческий закон дополнительной записью обычного права из области крестьянской практики; он посвящен тому для крестьян нужному праву, которое не нашло себе выражения в законодательстве.
Это сочинение не датировано. Некоторые исследователи относят его к эпохе Льва III, однако надо признать, что этот вопрос еще далек от окончательного решения. Согласно Б. А. Панченко, "потребность в таком законе могла явиться и в VII веке; характер памятника, варварский и наивно-эмпирический, ближе подходит ко временам наибольшего упадка образованности, чем ко временам составления Эклоги". Еще, однако, не доказано, что Земледельческий закон был издан в VIII веке и, возможно, его публикация окажется связанной с предшествующим периодом. Вернадский и Острогорский утверждали, что Земледельческий закон был составлен при Юстиниане II, в конце VII века. Последнее слово по этому вопросу было сказано русским историком Е. Э. Липшиц. После пересмотра всех существующих точек зрения, она склонна принимать вторую половину VIII века как наиболее вероятную дату составления Земледельческого закона. Иными словами, она подтвердила старое мнение К. Э. Цахариэ фон Лингенталя и В. Г. Васильевского.
Земледельческий закон обратил особенное внимание ученых тем, что в нем нет никаких указаний на колонат, т. е. на крепостное право, господствовавшее в поздней Римской империи. Зато в нем находятся указания на нечто новое, а именно: на личную крестьянскую собственность и на общинное землевладение. Последние нововведения приводятся в науке в связи с обширными славянскими поселениями в империи, принесшими туда родные им условия жизни. Положение, доказываемое в книге Б. А. Панченко, об отсутствии в законе указаний на общину, в современной литературе отвергается. Другие ученые, например Ф. И. Успенский, переоценивают значение нашего закона, придавая этому местному памятнику общее значение для всей империи и считая, что он "должен послужить точкой отправления в истории экономического развития на Востоке" в смысле свободного крестьянского сословия и мелкого землевладения. Но в таком случае может создаться впечатление, что крепостное право в VII или VIII веке вообще было отменено в Византии, чего на самом деле не было. Ш. Диль, рассматривавший Земледельческий закон в своей "Истории Византии" как результат деятельности Льва III и его сына, также зашел очень далеко, утверждая, что он "ставил целью ограничить внушающее беспокойство развитие крупной земельной собственности, остановить исчезновение мелких свободных поместий и гарантировать крестьянам лучшие жизненные условия".
Английский ученый В. Эшбернер (W. Ashburner) издал, перевел и внимательно изучил Земледельческий закон. Он, однако, не знал русского языка и поэтому не был знаком с результатами русских исследований. Эшбернер склонялся к тому, чтобы согласиться с Цахариэ фон Лингенталем, считавшим Земледельческий закон в том виде, в каком он есть, частью законодательства иконоборцев, являющимся в значительной мере записью существующих обычаев. Однако в то же время позиция Эшбернера отличалась в значительной мере от взглядов Цахариэ фон Лингенталя в трех важнейших моментах: 1) происхождение закона; 2) юридическое положение земледельческого класса; 3) экономический характер двух форм аренды, о которых в законе идет речь. Отношение Земледельческого закона и Эклоги, утверждал он, не столь тесное, как это хочется видеть Цахариэ фон Лингенталю. Эшбернер полагал, что состояние общества, описанное в Земледельческом законе, было таким, когда земледелец мог свободно переходить с места на место. Он, однако, согласился с немецким исследователем в следующем. Стиль формулировок этого закона предполагает, что это не продукт творчества частного лица, а результат деятельности лица, облеченного законодательной властью.
Теория исключительного влияния славян на обычаи внутренней жизни Византии, получившая силу благодаря авторитету Цахариэ фон Лингенталя и поддержанная выдающимися русскими исследователями в области византийской истории, заняла прочное место в исторической литературе. В добавление к общим рассказам о славянских поселениях, эти ученые использовали в качестве основного базиса для обоснования их теории тот факт, что идея о мелком свободном крестьянстве и общине была чужда римской юридической традиции. Следовательно, она должна была быть внесена в византийскую жизнь каким-то новым элементом - в данном случае славянами. В. Н. Златарский недавно поддержал теорию славянского влияния на Земледельческий закон, каковой он относил ко времени Льва III и объяснял болгарской политикой Льва. Он видел, что славяне под его властью стремятся перейти к болгарам и заключить с ними болгаро-славянский союз. Вот почему он внес в свой закон славянские обычаи и традиции, надеясь тем самым сделать условия внутренней жизни более привлекательными для славян. Однако же более внимательное изучение Кодекса Феодосия и Юстиниана, новелл последнего и, в последнее время, данных папирологии и житий святых четко доказывает существование в Римской империи деревень, заселенных свободными землевладельцами, общинная земельная собственность которых существовала в очень древние времена. Нельзя, таким образом, делать общих выводов на основе Земледельческого закона. Он может служить только дополнительным свидетельством того факта, что в Византийской империи мелкое свободное крестьянство и свободная сельская община сосуществовали с крепостным правом. Теория славянского влияния должна быть отклонена, а внимание должно быть повернуто к изучению вопроса о мелком свободном крестьянстве и деревенской общине в период ранней и поздней Римской империи на базе новых и старых материалов, которые до сих пор еще недостаточно использованы.
В последнее время было сделано несколько интересных попыток сопоставить Земледельческий закон с текстами византийских папирусов, однако на основе значительного сходства фразеологии, иногда удивительного, никаких определенных выводов по вопросу о возможных заимствованиях сделать нельзя. Такое сходство, заявлял У. Эшбернер, доказывает только то, что доказательства и не требует: законодатели одной эпохи используют одни и те же выражения.
Земледельческий закон имеет большой интерес с точки зрения славянской науки. Существует, например, древнерусский перевод этого памятника, вошедший в состав одной, в высшей степени важной по своему содержанию и историческому значению, компиляции, носящей в рукописях название: "Книги законные, имиже годится всякое дело исправляти всем православныим князем". Наш известный канонист А. С. Павлов дал критическое издание древнерусского перевода Земледельческого закона. Последний вошел также в сербские памятники юридического содержания.
Очень часто в рукописях юридического характера, вслед за Эклогой и другими законодательными памятниками, можно найти Морской закон и Военный закон. Оба эти законы не датированы и относятся учеными по некоторым соображениям, во всяком случае не решающим вопроса, к эпохе Исаврийской династии.
Морской закон (nomoS nautikoV, leges navales) или, как он иногда называется в рукописях, Родосский Морской закон представляет собой устав торгового мореплавания. Некоторые исследователи предполагают, что этот закон был извлечен из второй главы четырнадцатой книги дигест, которая содержит заимствованный из греческого права так называемый lex Rhodia de jactu (Родосский закон об авариях) - закон, где речь идет о возложении убытков на хозяина корабля и прочих товарохозяев в случае, если для спасения корабля и груза часть последнего будет выброшена за борт (jactus). В настоящее время зависимость Родосского закона от дигест, также как и его связь с Эклогой, на чем настаивал Цахариэ фон Лингенталь, не принимается исследователями.
Этот закон, в том виде, в каком он до нас дошел, представляет собой компиляцию материалов разных эпох и разного характера. Большая их часть происходит, без сомнения, от местных обычаев. У. Эшбернер говорит, что третья часть Морского закона совершенно очевидно должна была войти в третью книгу Василик. Отсюда он делает вывод, что было осуществлено второе издание Морского закона либо непосредственно теми, кто составлял Василики, либо под их руководством. Существующий ныне текст является, таким образом, его вторым изданием.
По стилю Морской закон носит официальный характер, а по содержанию он значительно отличается от Юстиниановых дигест, т. е. от использованного Родосского закона об авариях, отражая на себе, очевидно, следы влияний позднейшего времени. В этом законе, например, устанавливается ответственность хозяина корабля, его наемщика и пассажиров за целость судна и груза; в случае бури или морского разбоя все они должны быть привлечены к возмещению убытков. Это было своего рода страхованием. Подобные особенности Морского закона объясняются тем, что со времени Ираклия, т. е. с VII века, морская торговля и вообще морское судоходство были сопряжены с большими опасностями ввиду морских нападений арабов и славян. Морские разбои стали обычным явлением, поэтому хозяева судов и купцы могли продолжать торговлю лишь на условии общности риска.
Время составления Морского закона может быть определено только приблизительно. Он, вероятнее всего, был составлен частными людьми между 600 и 800 годами. В любом случае, нет никаких оснований полагать, что происхождение Морского закона, Земледельческого закона и Военного было одинаковым.
Несмотря на возвращение государей Македонской династии к нормам Юстинианова права, Морской закон продолжал действовать на практике и влиял на некоторых византийских юристов Х- XII веков. Сохранившаяся практика Морского закона указывает на то, что византийское торговое мореплавание после VII и VIII веков не могло подняться. Завладевшие позднее торговлей Средиземного моря итальянцы имели свое собственное морское право. С падением же византийской морской торговли вышел из употребления и Морской закон, так что в юридических памятниках XIII-XIV веков о нем уже упоминаний нет.
Военный же закон (nomoV stratiwtikoV, leges militares) представляет собой извлечение из греческих изложений дигест и кодекса Юстиниана, Эклоги и некоторых других источников, прибавленных к закону позднее. Главное содержание Военного закона состоит в перечне наказаний, налагаемых на военных за их проступки (за восстание, неповиновение, бегство, прелюбодеяние и т. п.). Наказания, приводимые в законе, отличаются большой суровостью. Если правильна точка зрения ученых, что Военный закон относится ко времени Исаврийской династии то он может служить показателем той строгой военной дисциплины, которую ввел в войске Лев III.
Однако, к сожалению, скудость информации не позволяет поддержать положительный ответ по вопросу о возможности отнесения данного закона к рассматриваемому периоду. В качестве подведения итогов рассмотрения этих трех законов отметим, что ни Земледельческий закон, ни Морской, ни Военный не могут рассматриваться с уверенностью как результат законодательной деятельности исаврийских императоров.
Фемы. Большинство ученых, начиная с Финлея, относят реорганизацию и дополнение провинциальной фемной системы, которая возникла в VII веке, к VIII веку, и, в частности, ко времени правления Льва III. Финлей писал: "Новая географическая организация по фемам была введена Львом и просуществовала столько, сколько само византийское правительство". Особенно категорически в этом смысле высказывается Гельцер; по его словам, "Лев совершенно устранил гражданскую администрацию и передал гражданское провинциальное управление военным представителям". "Лишь со времени Льва Исавра, - пишет Ф. И. Успенский, - происходит крутой поворот в сторону усиления власти стратига фемы за счет гражданской администрации провинций". Но дело в том, что о мероприятиях Льва III в области провинциального устройства нет прямых известий. Существует перечень фем с некоторыми указаниями на их организацию, принадлежащий уже известному нам арабскому географу первой половины IX века Ибн-Хордазбеху. Сопоставляя его данные с данными о фемах VII века, ученые приходят к некоторым выводам относительно фемных изменений в VIII веке, т. е. во время Исаврийской династии. Оказывается, что в Малой Азии, кроме трех уже перечисленных выше фем VII века, были созданы в VIII веке, может быть, при Льве III, две новых: 1) Фракийская фема в западной части Малой Азии, образованная из западных областей обширной фемы Анатолики и получившая свое название от стоявших там европейских гарнизонов из Фракии, и 2) Фема Букелларий (Букелларии), представлявшая собой восточную половину уже известной также обширной фемы Опсикия и названная так от букеллариев (bucellarii), как назывались некоторые римские и иностранные войска, бывшие на службе империи. Константин Багрянородный говорит, что букелларий следовали за войском, доставляя ему пропитание. Таким образом, к началу IX века в Малой Азии было пять фем, которые в источниках за это время и отмечаются как "пять восточных фем" (например, под 803 годом). Европейских фем к концу VIII века, по-видимому, было четыре: Фракия, Македония, Эллада и Сицилия. Но если вопрос о количестве фем в Малой Азии к началу IX века может считаться установленным, то вопрос о полном устранении гражданских властей и перенесении их функций на военных начальников остается пока неясным. Решающая роль Льва III в организации фем не может быть доказана. Это скорее предположение.
Завершение и распространение системы фем при Исаврийской династии было неразрывно связано с внешней и внутренней опасностью, которые испытывала империя. Образование новых фем путем разделения огромных территорий прежних фем диктовалось политическими соображениями. На своем собственном опыте Лев очень хорошо знал, как опасно оставлять слишком большую территорию в руках всемогущего военачальника, который мог восстать и потребовать титул императора. Так, внешняя опасность требовала усиления централизованной военной власти, особенно в провинциях, которым угрожали враги империи - арабы, славяне и болгары; с другой стороны, внутренняя опасность, исходящая от слишком сильных военачальников (стратегов), зависимость которых от центральной власти часто напоминает вассальные отношения, делала крайне необходимым сокращение огромных размеров территорий под их властью.
Лев III, желая увеличить и упорядочить
финансовые средства империи, столь необходимые
для его многосторонних предприятий, увеличил на
одну треть поголовную подать с Сицилии и
Калабрии, и для того, чтобы эта мера была
проведена полнее, приказал составить точный
список рождений детей мужского пола. Враждебно
настроенный к иконоборцам хронист сравнивает
последнее распоряжение Льва с поведением
египетского фараона по отношению к евреям. В конце правления
Льва III наложил на жителей империи специальную
подать для восстановления поврежденных сильными
и частыми землетрясениями стен столицы. Стены
были исправлены, о чем свидетельствуют
сохранившиеся до нашего времени надписи на
башнях константинопольской внутренней стены с
именами Льва и его сына и соправителя
Константина.
По материалам книги А.А. Васильева "История Византийской империи"